Я и "Золотой храм" Мисимы.

[sonnylove]

Раз уж мою предыдущую запись о литературе дайри всё равно удалили, я напишу о Кавабате и Дадзае потом.
Так что о Мисиме. Страшные японские имена)))). Это скучно и много, пролистывайте.
Я начала читать "Золотой храм". Я честно думала, что мне не понравится Мисима. Я не люблю литературу, которая пользуется популярностью масс. Теперь я поняла, в чём фишка. Именно в порядке возрастания их популярности у нас (Дадзай - Кавабата - Мисима) возрастает и лёгкость чтения. Читать Мисиму на удивление легко. Кто сравнивал "Снежную страну" или, не дай бог, "Цветы шутовства" с "Золотым храмом" несомненно согласится, что это так. А что? У Мисимы - повествование. Почти по порядку и непрерывно.
Я, кстати, не понимаю, как люди читают книги. Обычно я вижу, как люди читают, скажем, в электричке. Перелистывая страницу за страницей. Нет, когда у меня был запой (читай "Унесённые ветром" я тоже сначала прочитала все 1000+ страниц, а потом уже думала обо всё-ё-ём. Но все остальные книги. Я читаю несколько страниц/главу, а затем смотрю в окно и размышляю. Наверное, со стороны кажется, что мне скучно. Напротив - это значит что книги попалась интересная. В противном случае - зачем читать?
Мисима понравился мне намного больше, чем я ожидала. Я пришла домой, упала на кровать и стала читать дальше. Хотя у меня был принцип: не читать дома книги, которые можно брать с собой. И с Кавабатой этот принцип соблюдался.

Я сначала подумала, что ему было бы, чему у меня поучиться.
"Мы стояли, облокотившись на перила мостика, и рассеянно глядели в воду. Среди всех воспоминаний военной поры в памяти почему-то остались такие вот бездумные мгновения. Многое забылось, а редкие минуты отдыха запомнились - так бросаются в глаза синие просветы в затянутом тучами небе. Даже странно, что память столь бережно хранит подобную мелочь, словно миг наивысшего счастья".
Я всегда знала, всегда считала эти моменты счастьем. В сущности, мой тег "little things that make life great" изначально посвящён именно таким моментам. И мне показалось странным, что такое понимание прекрасного кто-то может называть странным.
Но дальше есть кусочек, который делает явным то, что это абсолютно взаимно. И мне тоже есть чему поучиться. Наверное, это просто разное понимание прекрасного.
"Почему вид обнаженных человеческих внутренностей считается таким уж ужасным? Почему, увидев изнанку нашего тела, мы в ужасе закрываем глаза? Почему человека потрясает зрелище льющейся крови? Чем это так отвратительно внутреннее наше устройство? Разве не одной оно природы с глянцевой юной кожей?.. <...> Что же бесчеловечного в уподоблении нашего тела розе, которая одинаково прекрасна как снаружи, так и изнутри? Представляете, если бы люди могли вывернуть свои души и тела наизнанку - грациозно, словно переворачивая лепесток розы, - и
подставить их сиянию солнца и дыханию майского ветерка..."
Хотя я могу принять понимание прекрасного и таким.

Ну вот, забыла, о каком отрывке ещё хотела сказать.
А четвёртый вот какой (длинный!):
"Идиоты, - кивнул на них Касиваги, в голосе его не чувствовалось ни малейшей зависти. - Ну чем они занимаются? "Полюбуйтесь, какие мы крепкие да здоровые"? Кому нужен этот спектакль? Сейчас повсюду устраивают спортивные состязания. Верный признак упадка. Людям надо показывать вовсе не это. А знаешь что? Смертную казнь, вот что. И почему только у нас не устраивают публичные экзекуции, - мечтательно вздохнул Касиваги. - Не кажется ли тебе, что порядок в стране во время войны удавалось поддерживать только потому, что из насильственной смерти сделали своего рода представление? Публичную казнь человечество отменило якобы для того, чтобы не ожесточать людские сердца. Чушь собачья! Знаешь, какие благостные, оживленные лица были у тех, кто убирал трупы после бомбежек? Зрелище страданий и крови, предсмертные стоны ближнего учат человека смирению, делают его душу тоньше, светлее и мягче. Корни зверства и кровожадности надо искать не здесь. Жестокость рождается совсем в иные минуты - например, в такой вот славный весенний день, когда сидишь на подстриженном газончике и разглядываешь солнечные пятна на травке, а, как по-твоему? Все жутчайшие кошмары, произошедшие в истории человечества, начинались именно так. Вид же корчащегося в предсмертной агонии, окровавленного тела - причем среди бела дня, заметь, - придает кошмару конкретность, материальность. Это уже не наша мука, а мука кого-то там другого, страшная и абсолютно реальная. Только и всего. Чужую же боль мы не чувствуем. Представляешь, как здорово?"
Я для себя интерпретировала эти слова как "жестокость рождается от зависти, а милосердие - от страха". В таком случае, с первой частью я согласна. Если бы человек не видел, что кто-то живёт лучше, ему бы не пришло это в голову. И он бы не захотел большего. Но милосердие, рождённое из чувства страха - это не истинное милосердие. И оно мне противно. А идея интересная, хотя я бы не стала её внедрять. Это уж точно).
Перед этим был очень длинный и слегка путанный монолог, о котором я бы тоже поразмышляла, но он совсем не нашёл отклика в душе. Поэтому не буду.

И был эпизод, который мне давали прочитать до этого (приводить здесь я его не буду, слишком длинно, если интересно - он почти в самом конце второй главы, начинается с джипа). В отрыве от книги он производит некоторое впечатление. Задумываешься о человеческой жестокости. В контексте произведения показанный образ кажется довольно жалким. И уже не таким страшным. Повествователь гордо называет поступок, который он совершил, своим первым злом. По-моему, это не зло, а обыкновенная слабость, трусость и малодушие.

Несмотря на всё вышесказанное, герой книги мне нравится. Я очень люблю читать истории жизни асоциальных элементов или людей, которые (даже если ошибочно) фанатично верят в свою избранность и исключительность. Я чувствую некоторое родство душ в этом плане. Я где то на дороге между. При этом, двигаться в любую из сторон (где второй будет обычный человек) мне противно. Да и страшновато.

Upd Я случайно прочитала пятую главу.
"Жалкой пылинкой сдуло с лица земли мою спутницу, ставшую сразу крошечной и далекой. Храм отверг ее, а значит, была отвергнута и жизнь, что так влекла меня. Как мог я тянуться руками к жизни, когда весь мой мир наполняло Прекрасное? Оно имело право требовать, чтобы я отрекся от всего остального. Невозможно касаться одной рукой вечности, другой - суетной повседневности. В чем смысл действий, посвящаемых сиюминутной жизни? Поклясться в верности избранному мгновению и заставить его остановиться. Если так, то Золотому Храму это было прекрасно известно, ибо он, на миг отменив изгнание, на которое сам же меня обрек, явился в такое мгновение моему взору и открыл мне тщету тоски по жизни. В суете каждодневного бытия нас пьянит мгновение, обернувшееся вечностью, Храм же показал мне всю ничтожность этого превращения по сравнению с вечностью, сжатой в одно мгновение. Именно тогда вечное существование Прекрасного заслоняет и отравляет нашу жизнь. Чего стоит рядом с этим мимолетная красота, которую жизнь позволяет увидеть нам краешком глаза? Под действием этого яда земная красота меркнет и рассыпается в прах, да и сама жизнь предстает перед нашим взглядом в безжалостном бело-коричневом свете разрушения..."
У меня тоже такое есть. В сущности, это похоже на выбор, о котором я говорила выше. Между исключительностью, точнее, верой в неё, и обычным человеком, между вечностью и суетной жизнью, между прекрасным и радостным. Я впервые начала склоняться в сторону обычной жизни и радости, когда узнала, что есть люди, с которыми я хочу быть рядом, потому что это открывает мне доселе невиданное весёлое упоение. Не так давно это было. Счёт идёт на месяцы, а не на годы. А до этого меня поглощало прекрасное. Поклонение прекрасному делает человека одиноким, я считаю. Сейчас я снова на развилке. Мне всё больше нравится Мисима.
Мне ещё нравится про бурю:
"Когда мне в лицо ударил первый резкий порыв ветра, по телу пробежала почти чувственная дрожь. Дуло все сильней и сильней, это был уже настоящий шквал, и буря показалась мне предзнаменованием нашей общей с Храмом гибели. Моя душа находилась внутри Храма и внутри урагана".
И практически до конца главы. Но особенно эти строчки. Я недавно чувствовала что-то похожее. Правда это была не буря, это был тот момент, когда ночь стремительно падает. Когда облака с каждой секундой становятся всё ярче, а потом резко потухают, и становится темно до звёзд. И холодно. Но это впечатление создавало прекрасное не в виде Храма или какого-то иного визуального образа, а прекрасное, выраженное через музыку. Подобную буре. И в эти самые мгновения мне представилось, что когда песня доиграет, меня уже не будет. Что с неба сейчас спустятся незримые ангелы и мощным толчком поднимут меня в воздух. Это было на редкость приятное видение о смерти.

Мне нравится, что Мисима заставляет думать то о мире вокруг, то о своих собственных чувствах.

Сегодня я прочитала оставшуюся часть книги: 6-10 главы. Я много о чём думала и уже всё забыла.
Однако же кое-что я помню.
Когда я узнал Касиваги ближе, мне стало ясно, что ему претит долговечная красота. Поэтому он с презрением относился к литературе и архитектуре, но зато любил музыку, что отзвучит и тут же исчезнет, или икэбану, которой суждено постоять день-другой и увянуть. Касиваги и в Храм-то пришел лишь потому, что его привлекал не Кинкакудзи вообще, а Кинкакудзи, залитый лунным светом.
Я думала о красоте момента. Я не знаю, что ещё о ней можно сказать. Для меня прекрасное существует лишь миг. Поэтому каждое прекрасное уникально. Нельзя повторить миг, нельзя. Я могу сколько угодно слушать ту же музыку, что играла в момент наслаждения прекрасным, воскрешать тот образ, даже рисовать его, но никогда не смогу пережить его снова. Это кажется мне лучшим доказательством того, что прекрасное только в нас. И книга Мисимы тому доказательством. Разве тот Храм, который владел мыслями героя, и тот Храм, к которому ежегодно приходят туристы, - это один и тот же Храм? Поэтому и он писал о том, что сам осознавал бесполезность своего Действа.

А по существу, к концу книги герой мне не то чтобы разонравился, просто я нашла способ понять его с точки зрения психологии, поэтому всё стало казаться таким приземлённым и плоским и обыденным. И он уже совсем не уникален.
Но мне всё ещё хочется читать Мисиму).

На самом деле я всего лишь упражняюсь разбирать литературу. Тренинг перед курсовой, так сказать. Хотя от курсовой требоваться будет явно что-то другое.